Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]

— И что же она говорит?

— Род его занятий ей неизвестен. Чем занимался в последнее время — не знает. В доме проводил мало времени, поздно откуда-то возвращался. Ей не говорил, чем занимается. Она, конечно, догадывается, не строит из себя идиотки, и полиции сказала. По её мнению, Патрик последнее время занимался тем, что искал убийцу Вероники.

— И что? — язвительно поинтересовалась я. — Нашёл?

— Камилла не знает. Он уехал, ничего не сказав.

— Ты как думаешь, уехал, потому что нашёл? Или потому, что бросил искать?

— Лично я считаю — уехал, потому что к маме приехала младшая дочка. А Камилла все надеется, что удастся пристроить свою младшенькую за хорошего человека. Знаешь, Камилла не верит в виновность Патрика. Она вообще отрицает любую его связь с преступлением. Веронику он и пальцем не тронул, заявляет она и ни о каких инсинуациях на этот счёт даже слышать не желает.

— Все-таки странная какая-то история, — рассуждала я. — Пожилая женщина, мать недавно умершей дочери, и человек, за которого её дочь хотела выйти замуж. Почему он останавливался у неё, даже если Камилла сама по себе человек симпатичный и интеллигентный? И о чем они разговаривали, интересно? Не о несчастной же умершей дочери, этого материнское сердце не выдержит.

— На разные темы. О культуре, политике, растениях, которые оба любили. Больше всего говорили о книгах, и не всегда их мнения совпадали. Тут Камилла собралась поподробнее информировать полицию, чем же отличались их литературные вкусы, но полиции пришлось остановить свидетельницу. И без того снятие с неё показаний тянулось несколько дней.

Я долго молчала, обдумывая услышанное.

Вопрос напрашивался сам собой.

— А какой холеры ради разыскивал Патрик этого Кубу?

Януш никогда не таил от меня ни своих сведений, ни своих мыслей.

— Я сам об этом думал, — признался он. — Самое простое — уничтожить свидетеля. И без того против Патрика много улик, фактов, уже доказанных, а Куба, окажись он свидетелем убийства, окончательно пригвоздил бы парня. Отсутствие Кубы оставляет хоть какую-то тень сомнения.

— Сомнение всегда толкуют в пользу обвиняемого, — напомнила я юристу, который и без меня прекрасно это знал. — Отыщет Кубу и прикончит его, причём сделает это по-умному, например организует какой-нибудь несчастный случай или ещё что-то в этом роде. Надо быть внимательней к Гражинке: как бы её это известие не убило.

— И куда он, черт побери, мог скрыться?

— Кто? Куба или Патрик?

— Патрик. Собственно, меня интересуют оба, и ни одного полиция не может обнаружить. Фамилия Патрика, по крайней мере, известна, и адрес его знают.

Мне вспомнилось моё посещение комендатуры.

— Из трех гостиничных Якубов все трое отпали, один на моих глазах.

— Не волнуйся. Осталось ещё сто восемнадцать, и все в подходящем возрасте.

Пана Петшака я знала очень мало, совсем не представляла его образа жизни и поехала к нему наобум, без предварительного уговора. Наобум означало вторую половину дня, ближе к вечеру.

Почему-то мне казалось, что по утрам он должен шляться по филателистическим магазинам, аукционам и вообще по делам. Значит, застать его у себя больше шансов именно в это время дня. Логично предположить, что, набегавшись по делам, он теперь сидит дома, копаясь в своих коллекциях.

Так оно и получилось. Конечно, положено предварительно позвонить и договориться о встрече, как это делают все так называемые культурные люди, но я не сомневалась: он под любым предлогом откажется от встречи со мной, питая ко мне глубокую и, разумеется, необоснованную неприязнь. Следовало воспользоваться фактором неожиданности. У дома пана Петшака, где я поразительно легко нашла место для парковки машины, мне вдруг пришла в голову страшная мысль: письмо Гражинки побудило меня попытаться исправиться, стать внимательной к людям и считаться с их интересами, а меж тем я то и дело поступаю наоборот. Доказательство тому — сегодняшний мой визит к филателисту. До сих пор, как совершенно справедливо писала Гражинка, я имела прекрасный обычай сваливаться кому-нибудь на голову внезапно, без предупреждения, не считалась с тем, удобно ли это человеку или нет, главное, чтобы мне было удобно. А ведь можно же созвониться: в наше время у каждого порядочного человека имелся телефон и даже не один. Оправданием мне всегда служили обстоятельства: заставляют, дескать. А что сейчас? Я и не подумала сваливать на обстоятельства вину за своё некорректное поведение, никакие угрызения совести меня нисколечко не мучали. И получается, мой характер с каждым днём становится все хуже.

Оглушённая этим малоприятным открытием, я стояла рядом со своей машиной на стоянке, не решаясь войти в дом, и пялилась на дверь парадного. Вдруг она распахнулась во всю ширь, и из неё выскочил молодой человек с приятным лицом, густо усыпанным веснушками. Не обратив ни малейшего внимания ни на меня, ни вообще на стоянку, он решительным шагом направился в сторону улицы Пулавской. И тут навстречу ему вышли две бабы. Их я вообще до сих пор не замечала. Может, они его поджидали. Главное, столкнувшись нос к носу, они остановились все трое. То, что они говорили, я слышала отлично.

— День добрый, пани Наталья! — крикнул молодой человек. — Дядюшки нет?

— Нет, — не очень любезно ответствовала одна из баб, наверняка пани Наталья.

— Жаль! — огорчился парень. — А он мне так нужен. Я ждал его или вас. Хорошо, что вы пришли. Мне надо к вам зайти, забрать книжку…

— Ничего не выйдет! — мерзким голосом заявила баба по имени Наталья. — Пан Юзеф запретил пана впускать в дом. Вообще никого не впускать, если его нет дома.

— Но меня-то можно? — изобразил негодование молодой человек.

— А вот и нет. Ксавуся особенно, сказал он, не впускать. Ни под каким видом! Так пан Юзеф распорядились. Раз никого, то никого.

Конопатый Ксавусь попытался уговорить мегеру:

— Да бог с вами, пани Наталья, я ведь не чужой, меня-то вы знаете. А книга лежит на полке у письменного стола, вы сами можете мне её дать, вовсе и не обязательно мне входить в дом.

Наталья была непреклонна.

— Раз мне сказано — без хозяина в дом никого не впускать, я и не впущу. Мне моё место дороже. И не стану я рыться в книжках пана Юзефа. А вы, Ксавусь, и попозже можете прийти, когда сам хозяин будет дома.

— А когда дядюшка будет дома?

— Мне-то откуда знать? Он приходит, как получится. К ужину уж будет всенепременно. А может, и раньше. Вы бы позвонили.

Ксавусь не был таким упрямым, как Наталья.

— Ну что ж, придётся ещё раз забежать, хотя у меня дел невпроворот. Не могла бы пани… и всего-то одна секунда…

Но в ответ услышал непреклонное:

— Раз никого, так никого.

Другая баба стояла рядом, как каменный столб, не пошевелившись и не издав ни звука.

Только слушала этот разговор с огромным интересом — по лицу было видно. И вовсе не стоило так вытягивать шею, те двое не шептали, напротив, орали так, что вся улица могла слышать. Может, женщина была глуховата? В конце концов конопатый махнул рукой и опять устремился в направлении к Пулавской. Поглядев ему вслед, обе женщины не торопясь направились к уже знакомым мне дверям парадного. Я по-прежнему оставалась не замеченной никем, так, просто неподвижный фрагмент улицы.

— Ну и ну, — начала вторая баба, подходя к дому. — Моё дело десятое, я ничего не говорю…

— Вот и хорошо, что пани ничего не говорит, — сухо одобрила её Наталья, одновременно роясь в сумке в поисках ключа. — Чем меньше говорить, тем лучше.

Не очень долго копалась она в сумке, минуты хватило. И мне тоже хватило, чтобы обдумать свои дальнейшие действия.

Ксавусь! Это же надо, я сама выдумала это уменьшительное имя от Иакова, точнее, Якуба.

Ксавусь, Ксаверий. Ксаверий Зубило, веснушчатый, тот, кто разыскивается полицией. Ищут везде и не могут найти… Это его я видела тогда у Аниты в качестве второго, весёлого кандидата в ухажёры для Гражинки. Ещё подумала — какой загорелый. А он просто был весь в веснушках, вечером да впопыхах можно и ошибиться.

В дверях пана Юзефа домофон, самого пана нет дома, баба меня ни за что не впустит, да и поговорить с такой вряд ли удастся. Камень баба! Тот Пан её знает, а я знаю Того Пана… Привет… оказывается, не знаю! Тот Пан да Тот Пан, а ни имя, ни фамилия мне неизвестны… Значит, сослаться на знакомого не могу. О Езус-Мария, но войти-то в дом мне надо! Что делать?

«Делать» у меня всегда получалось лучше, чем «думать». Вот и теперь, не раздумывая больше, я одним кенгуриным прыжком оказалась рядом с бабами, на ходу нажав на пульт сигнализации.

Женщины восприняли моё появление нормально, видно, решили, что я направляюсь в лифт, и даже пропустили меня вперёд, за что я вежливо поблагодарила. Пан Петшак жил на втором этаже, но пани Наталья, похоже, всегда пользовалась лифтом, вторая женщина — тоже, она жила там же, в квартире напротив. На всякий случай я установила некоторую дистанцию между нами, чтобы не подумали чего. Они и не подумали.